Историк — о европейских ноу-хау у старообрядцев и архивистах из НКВД

13:11, 9 марта 2016

Университет совместно с порталом 66.ru продолжает серию публикаций об уральских ученых, добывающих новые знания о мире вокруг нас

Дмитрий Редин входит в число ученых, благодаря которым в 2013 году УрФУ получил мегагрант на поддержку исследовательского проекта «Возвращение в Европу: российские элиты и европейские инновации, нормы и модели (XVIII — начало XX в.)». Фото: Александра Хлопотова

Дмитрий Редин как раз из тех ученых, которые ищут смыслы. Он заведующий кафедрой истории России департамента «Исторический факультет» Института гуманитарных наук и искусств УрФУ, заведующий лабораторией эдиционной археографии. Что такое «эдиционная археография» и для чего она нужна современному обществу? Об этом и многом другом мы спросили Дмитрия Редина.

О работе с источниками и старообрядцах-карикатуристах

Мы пытаемся понять прошлое, а ведь это то, чего уже нет. А что есть? Письменные тексты, рукописи, документы. Через них мы пытаемся реконструировать былое, понять мотивы и поведенческие стратегии человека прошлого. В этом, наверное, главная задача историка.

Корректно работать с источником — тяжело, это сама по себе наука. Если просто взять в руки, например, документ XVII или XVIII века и прочитать его (а это тоже надо уметь), никакой связной истории вы там не найдете. Специально для нас, потомков, там ничего нет. Даже летописи, которые, казалось бы, рассчитаны на потомков, тоже писались не для нас. Мы сегодня совсем другие: по стилю мышления, по образу жизни, по отношению к времени и пространству. Историк и должен понять, для чего создавались те сочинения, что ждали их авторы и читатели того времени. Научным итогом станет представление об эпохе через призму этого прочтения.

На Урале древних текстов (старше XVI в.) нет. Но мы обладаем своим корпусом источников, позволяющим изучать российскую древность. Это старообрядческая литература. Старообрядцы сумели сфокусировать в своей книжности традиции древнерусской литературной культуры. Даже создавая свои тексты шариковыми ручками в школьных тетрадях, они сохраняют приверженность полууставному древнему письму, нормам древнерусского языка. Они и сами по себе носители традиции как люди, а еще у них на руках есть немало книг, которые для историка – источники. Добавьте к этому великолепные фонды горнозаводских архивов —сотни тысяч документов, начиная с XVIII в. Есть еще превосходные книжные собрания гражданской печати, перешедшие в университет вместе с библиотекой Царскосельского лицея. Всё это формирует здесь, у нас, мощный комплекс источников, из которого можно извлекать массу информации.

Старообрядцы в восприятии широкого круга людей — это косные, закрытые люди, чуждые всяким новшествам. Отчасти такое представление они создавали о себе сами. Однако изучая источники, мы пришли к парадоксальным выводам: будучи подчеркнуто закрытым сообществом, старообрядцы Урала активно впитывали и использовали европейские инновации того времени. Это касается как технической стороны, так и каких-то культурных заимствований. Хотя, при этом, использовали эти новации в своих интересах и никогда не признавались в приверженности «новинам».

В старообрядческих книгах XVIII в. с вполне каноническими библейскими текстами иллюстрации зачастую носят элемент политической сатиры, обличающей светскую власть. К примеру, в одном из списков «Апокалипсиса» 1730-х гг. антихристовы последователи изображены в мундирах петровских солдат, а некоторые из них имеют прямое портретное сходство с царем-реформатором, которого старообрядцы считали самим Антихристом. Да и сами иллюстрации — и композиционно, и по технике изображения — являют пример использования и переосмысления модерной западной традиции в русском средневековом контексте.

Мы, честно говоря, и не думали, насколько глубоким было проникновение западных новшеств в культурную жизнь России петровского и последующего времени. Оно коснулось не только столичных верхов (что было ожидаемо и очевидно), но распространилось в широких слоях провинциальных элит разного уровня и социального статуса. Распространилось не подражательно, но адаптивно, достаточно органично и в переработанном виде. Может быть, поэтому Россия так успешно вошла в XVIII в. в число великих европейских держав, став одним из равноправных членов пятерки (Англия, Франция, Австрия, Пруссия и Россия), определявшей мировой порядок в последующие столетия? И дело не только в пушках?

Осмысление этих феноменов — попытка ответить на вопрос о цивилизационной принадлежности России. Недаром наш проект называется «Возвращение в Европу»: связи и культурный обмен между Россией, Уралом и Западом гораздо более интенсивны и глубоки, чем может показаться на первый взгляд.

Изучение духовной культуры через призму старообрядцев вывело нас на еще одну тему — история уральской буржуазии. Старообрядцев нельзя рассматривать только как носителей книжной традиции. В первую очередь они активные участники бизнес-процессов того времени. Эти люди задавали тон в определении облика Урала. Да, были, условно говоря, Демидовы и Строгановы — люди не старообрядческого происхождения. Но были и другие, со временем занявшие лидерские позиции. Харитоновы, Расторгуевы, Рязановы, Нуровы, Ошурковы, Казанцевы… Всё архитектурное наследие старого Екатеринбурга, эти усадьбы, которые стоят на нынешних улицах Чапаева, Розы Люксембург, Декабристов, — всё это достояние старообрядческих кланов.

О «Возвращении в Европу», весенней и зимней школах истфака УрФУ и прочих грантах

Проект с Сорбонной — «закономерная случайность». На факультете, при сотрудничестве с Институтом истории и археологии УрО РАН, существует давняя традиция проведения весенних и зимних научных школ для студентов, аспирантов и молодых ученых. Среди моих задач — поиск лекторов для этих школ, по два на каждую школу. Принцип — только ярчайшие.

У наших школ сложилась хорошая репутация, лекторов приглашать легко. Все, кто уже побывал у нас, единодушны в своем мнении: в университете отличные студенты — творческие, мотивированные на науку, талантливые и хорошо образованные.

Когда стали формироваться возможности для крупных международных проектов, когда стало выделяться солидное финансирование — от Министерства науки и образования, от Российского научного фонда, — пришла необходимость более системного сотрудничества с крупными зарубежными специалистами. Мы сразу подумали о Мари-Пьер Рей, руководителе Центра славянских исследований университета Париж 1 Пантеон-Сорбонна. Меня и моих коллег роднили с ней близкие научные интересы — история России имперского периода. Мари-Пьер изучает Россию конца XVIII — XIX в. Она стала научным руководителем проекта «Возвращение в Европу».

Сейчас проект подошел к концу своего трехлетнего цикла. За это время мы сделали очень многое. Лаборатория эдиционной археографии — одно из главных достижений. Здесь мы занимаемся поиском и публикацией не издававшихся ранее исторических источников, подготовкой статей и монографий. Мы начали процесс приобретения электронных копий зарубежных документов о России. Первым шагом в этом стала коллекция документов XVII–XVIII вв. из архива МИД Франции, объемом в 22,5 Гб информации в цифровом выражении. А впереди еще архивы Вены, Ватикана, Мальтийского ордена, Берлина, Лондона…

Перед университетом — задача вырастить специалистов, способных свободно использовать потенциал источников на французском и немецком — ведущих языках международного общения и науки в XVIII–XIX вв. Обучить их  приемам чтения рукописных текстов, написанных четыреста — двести лет назад (тогда типы письма были иными), а значит — подготовить их в области латинской палеографии. Дать им углубленные знания в области источниковедения и археографии. Это позволит создать здесь, в Екатеринбурге, мощные современные научные кадры европейского уровня. В этом нам помогают и специалисты из Сорбонны, и коллеги из других университетов — Великобритании, Венгрии, Германии, Италии, Бельгии, Польши. И, конечно, наши коллеги и партнеры из дружественного Института истории и археологии УрО РАН, принявшего наших многочисленных выпускников. 

Наш проект «Возвращение в Европу» высоко оценили эксперты, и он будет профинансирован еще на два года. Отчасти это неожиданность: прагматическая польза от труда историков, гуманитариев вообще, вовсе не так очевидна. Мы привыкли, что на нас экономят, особенно в условиях секвестра бюджета и прочих финансовых неприятностей. Тем больше такое решение обязывает и вдохновляет.

О том, как опасно заниматься историей в нашей стране

Нынешний рывок исторической науки на Урале стал возможным потому, что здесь всегда были сильные научные традиции гуманитаристики. Говоря «всегда», я не имею в виду седую древность — университет все-таки относительно молодой: УрГУ в прошлом году отмечал 95-летие. А историческому факультету и того меньше — он появился лишь в 1938 году, когда посчитали нужным вернуть историю как предмет в вузы.

Когда после Революции задумались о науке, стали создавать вузы, история попала под жесточайший пресс. В 1930 году прогремело «академическое дело»: тогда старую профессуру, главным образом представителей гуманитарных наук, обвинили в подготовке контрреволюционного монархического заговора, сформировали процесс. В Ленинграде за это «назначили ответственным» профессора Платонова, в Москве — академика Богословского, который, по счастью для него, умер накануне суда.

Историю на некоторое время вывели из учебного процесса как «неблагонадежную дисциплину». В школах она в убогом виде существовала как «довесок» к обществоведческому курсу — детям рассказывали о крестьянских войнах, рабочем движении… То есть весь исторический процесс обкорнали и спрессовали в некую предысторию «настоящей» истории. А «настоящая» история начиналась с октября 1917 года.

В академической науке историю начали возрождать после укрепления сталинской модели государственности, после успехов в экономике. Власть поняла, что историческое знание обладает гораздо более мощным идеологическим потенциалом, более глубоким по своему воздействию на умы, чем примитивная пропаганда ценностей пролетарской революции. С другой стороны, пришло понимание, что этот потенциал полнее раскрывается при наличии некой научной подоплеки. К тому же в то время Советский Союз стал высказывать свои территориальные претензии на Прибалтику, Западную Украину и Белоруссию. Понадобилось обосновать актуальность этих претензий, выявить, что земли эти действительно исторически принадлежат России и, соответственно, Союзу. Партийное руководство приходит к мысли, что надо изучать источники, письменные памятники, но при этом держать процесс под контролем. Так появился Московский историко-архивный институт, который был, как и архивы, для работы в которых обучались студенты, в ведении НКВД, а позже — МВД. Тогда же начали восстанавливаться исторические факультеты.

Стала выстраиваться новая, советская историческая наука и новое преподавание истории в нашей стране. Остатки старой профессуры, сохранившейся после «чисток» и гонений, обладали качественным академическим знанием. Но какую бы лояльность они ни выказывали советской власти, целиком положиться на них было нельзя. А историки новой генерации, идейно выдержанные и надежные, зачастую не обладали достаточной профессиональной квалификацией, заметно уступали в этом смысле и своим предшественникам, и западным «буржуазным» ученым.

Надо было вырастить что-то среднее — лояльных, но при этом знающих историков. Тогда и стали возвращать историческое образование в вузы, разрешили практику в архивах, которые контролировались НКВД, а после смерти Сталина — МВД (сотрудники архивов чуть ли не до начала 60-х годов все поголовно были сотрудниками госбезопасности). В 1938 г. издали «Краткий курс истории ВКП(б)» — этакая идейная база «подлинно научного» понимания исторического процесса. На этой волне в 1938 году и появился исторический факультет в Уральском государственном университете.

Уральская научная историческая школа формировалась непросто. Долгие годы, особенно в предвоенные, военные и ближайшие послевоенные, на факультете было настоящее броуновское движение кадров. Преподавали здесь и эвакуированные из столичных университетов гранды исторической науки. Одновременно росли собственные кадры, формировались оригинальные школы и направления. Имена профессоров Сюзюмова, Чемпалова, Кривоногова — достояние не только региональной, но и общенациональной историографии.

Или Владимир Васильевич Адамов — одна из легенд нашего истфака. Он на факультете буквально с момента его образования. Был в числе первых студентов, потом ушел на фронт, лишился там ноги, вернулся, продолжил обучение. Занимался наукой, возглавил кафедру. А в 1971 году его сняли со всех должностей, запретили вести курс. Тогда возникло движение так называемых новонаправленцев. Они доказывали невинную с сегодняшней точки зрения вещь: что Россия XIX века — это страна многоукладной экономики, и в силу этого развитие капитализма и переход к империализму вовсе не был столь линеен и фатален, как учила ленинская доктрина.

Согласно их исследованиям, Урал вовсе не был кузницей пролетариата: сильное влияние традиций мануфактурного производства формировало мелкобуржуазную среду. Это имело и политические последствия: самые сильные позиции здесь были у эсеров, а это, как известно, партия мелкой буржуазии. И большевизм здесь трудно приживался, и сопротивление ему было сильным — вспомним так называемое эсеро-кулацкое восстание в Западной Сибири и на Урале 1920–1921 гг. Когда об этом стали писать в конце 1960-х — начале 1970-х гг., случился скандал. Изымали тиражи работ. «Перечитывали» заново, «по правилам», учебные курсы, которые читали студентам «новонаправленцы». Многие пострадали. Адамова лишили заведования кафедрой, не дали защитить докторскую диссертацию… Это была одна из последних громких расправ над историками.

Историки всегда на острие. Их то и дело ставят перед выбором: или согласись и предай, или не предай и сдохни. Ну или по крайней мере лишись возможности публично, официально вести свои исследования.

Но надо всегда честно заниматься любимым делом, тогда и воздастся в конечном счете. Потому что если заниматься исключительно тем, что сиюминутно приносит прибыль, гнаться за конъюнктурщиной — судьба накажет рано или поздно. Лопнет всё мыльным пузырем и окажется ненужным, как только изменятся скоротечные обстоятельства. А когда делаешь то, что любишь, и так, как должно делать, — это обязательно принесет пользу, не тебе, так твоим ученикам. Ну и науке, конечно, а значит — всем нам, простите уж за высокопарность!

Анастасия Фортуна, материал портала 66.ru