«Нет ребенка, который ни разу не испытал агрессии»

15:09, 5 декабря 2018

Рустам Муслумов изучает нарушения закона несовершеннолетними

Рустам Муслумов трудился в правоохранительных органах, работает с трудными подростками и с одаренными детьми. Фото: Сергей Логинов/66.RU

Как избежать психологического террора в школе, почему для подростков привлекательно арестантско-уркаганское единство и насколько легко воровские понятия подменяют общечеловеческие ценности в несправедливом обществе — об этом кандидат психологических наук Рустам Муслумов рассказал в рамках проекта «Человек наук» УрФУ и 66.RU.

Рустама Муслумова, доцента кафедры педагогики и психологии образования УрФУ, не назовешь кабинетным ученым. Он трудился в правоохранительных органах, работает с трудными подростками и с одаренными детьми, помогает адаптироваться к миру детдомовцам. «Моя тема — все, что связано с агрессивностью, с нарушением закона, с несовершеннолетними преступниками», — поясняет Рустам.

Чем интересно насилие для ученого

— Первое мое образование — психологическое. На последних курсах пришлось работать с малолетними правонарушителями, ребятами из детских домов, которые не в ладах с законом. Меня это заинтересовало и с точки зрения психологии — что движет детьми, когда они решаются нарушить закон, и с точки зрения права — как это расценить, как наказанием не испортить человеку жизнь.

Окончил юридический, некоторое время поработал юрисконсультом. Но там бумаги, сроки — не то, чем хотелось бы заниматься. В итоге стал работать на стыке этих дисциплин. Защитил кандидатскую по теме «Правовое сознание». Речь шла о том, как человек осознает право, как научить его верным установкам. Я и сегодня ищу ответы на вопросы, почему люди нарушают закон, почему дети не слушаются родителей, какие эмоциональные проблемы вызывают агрессию и как их решить.

Преступления глобально делятся на два типа: те, что делаются из корысти, и насильственные. Травля в школе, или буллинг, агрессия, девиантное поведение подростков относятся ко второму типу. Насильственные преступления меня как ученого интересуют больше: они имеют психологическую основу, выраженную мотивацию, подоплеку. Это то, с чем я могу работать.

Агрессия имеет только две причины. Первая — оборона: на меня нападают, я отвечаю. Вторая — фрустрация: любое неудовлетворенное желание порождает агрессию. У школьника агрессия часто возникает как ответ на то, что его не замечают. Особенно уязвимы ученики младших и средних классов. Например, ребенка не спрашивают на уроках, когда тот готовился, а когда перестал готовиться — ведь не спрашивают же! — начали вызывать к доске. Или в силу каких-то особенностей он не разобрался в материале, не чувствует себя успешным — это порождает внутреннее недовольство, которое требуется выплеснуть. Самый вероятный вариант — агрессия: тогда наверняка обратят внимание.

Какой агрессор страшнее: импульсивный, инструментальный или садист

Если говорить о школьной агрессии, дети делятся на три типа. К первому типу относятся демонстративные, импульсивные агрессоры. Это такие агрессоры-неумехи: из-за невысокого интеллекта они плохо прогнозируют поступки. Такой ребенок внезапно толкает или обзывает другого — даже не из злости, а потому, что просто не подумал о последствиях. Как правило, эти ребята страдают синдромом дефицита внимания и гиперактивностью — диагноз СДВГ ставят чуть не каждому второму. За примером далеко ходить не надо. По интернету гуляет ролик с парнем, который угнал машину — захотел покататься. Пацан понимает, что за угон поедет на пять лет в колонию на Север, но все, что в состоянии сказать: «это печально».

Второй тип посерьезней — инструментальный агрессор: он дерется ради какой-то цели. Например, увидел машинку у одноклассника — сразу стало нужно. Как правило, такие дети однажды что-то у кого-то отобрали и это сошло с рук. Они мыслят так: «Я мог бы попросить, но жизненный опыт подсказывает: когда бью, эту игрушку я получаю быстрее». Такие дети обладают средним интеллектом, хорошим самоконтролем, они волевые и сильные физически.

К третьему типу относятся дети с садистской направленностью. Они проявляют агрессию просто потому, что им это нравится. Нравится, когда другой ребенок или животное страдают, нравится видеть, как кому-то плохо. Как правило, эти дети сами пережили насилие. Пословица такая есть: раб не хочет быть свободным, раб хочет стать господином. В нашем случае ребенок проявляет агрессию, которую когда-то проявили по отношению к нему. В семье, в школе, на улице — неважно. Он пережил унижение — со стороны учителя, тренера, других ребят, которые его били, — и теперь хочет сам почувствовать силу.

Таких детей, к сожалению, становится больше. И это не обязательно мальчики. Сегодня происходит смешение гендерных ролей. Помимо мужественности — маскулинности, и женственности — феминности, ученые говорят об андрогинности, когда во внешности и поведении человека совмещаются и мужские, и женские черты. Исследования, которые проводились 20–30 лет назад, показывали, что большинство мальчиков склонялись к маскулинным чертам, большинство девочек — к феминным. Но время эти границы размывает.

Тема андрогинности популярна у моих студентов. Они изучают поведение подростков и сверстников и делают выводы, что большинство стремится к андрогинности. Человек, который проявляет мужественность, не встречает одобрения: он выглядит агрессивно. У девочек женственность тоже не в тренде, надо чтобы был некий идеал: и фитнес-модель, и бизнес-леди, и сама за себя постоять может. В результате девочки становятся жестче, мальчики начинают, условно говоря, вышивать крестиком. А в сети появляются видео, как девочки-подростки бьют одноклассниц, и бьют жестоко, а мальчики наблюдают и подбадривают.

Как становятся жертвами и почему слова страшнее физического насилия

Раньше в психологии считалось, что жертвами буллинга становятся дети, которые отличаются от большинства: слишком полный, или умный, или рыжий — то, к чему легко прицепиться. Практика показала, что дело не в отличиях: одних рыжих дразнят, других нет.

Нет ребенка, который ни разу не испытал агрессии со стороны сверстников. Это нормально: так люди проверяют друг друга на прочность, ищут границы в общении с человеком. Подшучивания, подкалывания — это ведь тоже проявление агрессии, только она завуалирована. Розыгрыш дает понять, как поведет себя человек, можно на него положиться или нет. Просто одни воспринимают розыгрыш нормально, а другие защищаются, выдают агрессию в ответ. Вторых будут гнобить больше: детей заводит, что их выпады встречают реакцию, им смешно.

У тех, над кем издеваются, три отличия: эти дети непопулярны среди сверстников, у них заниженная самооценка и зависимость от мнения окружающих. Если у ребенка нормальная самооценка, его не расстроит, что Вася обозвал дураком: ему совершенно плевать на Васино мнение. Если же он заплачет от Васиных слов или расскажет старшим — готово, травли не избежать.

И хорошо, если это будет травля на уровне физическом — тычки, драки, «темная». Звучит, наверное, ужасно, но физический буллинг обычно менее жесток. Да и прибегают к нему в 7-8 классах, а в старшей ступени драки сходят на нет: мальчики созрели, девочки созрели, все друг на друга переключились, им не до того.

Вербальный буллинг — более жесткий вариант. Тем более, сегодня травля сразу выплескивается в онлайн: у каждого школьника аккаунт «ВКонтакте», каждый класс создает группу. От стычек в классе еще можно отгородиться, уйти пораньше, прийти попозже — в онлайне информация распространяется мгновенно, и от нее не спрячешься.

Школьный буллинг касается и взрослых. Был в моей практике случай: дети травили учительницу — хотели выторговать себе оценки. Доводили на каждом уроке, в итоге она сорвалась, наорала, а ученики сняли этот момент на телефон. Потом поставили условие: или мы выкладываем запись в школьный паблик, показываем родителям, или поставьте нам тройки.

Чем похожи Кант, Уголовный кодекс и жизнь «по понятиям»

Жертвы школьного буллинга нередко попадают в банды. Это объяснимо: в одном коллективе тебя травят, а тут кто-то по-доброму посмотрел, выслушал — и все, завоевал доверие. К тому же криминальная субкультура с девизом «арестантский уклад един» максимально простая.

В жизни «по понятиям» главное — справедливость. Но и основополагающие принципы права, которые излагаются в первых главах УК, те же, что в воровском кодексе: принцип справедливости, принцип воздаяния за преступление, презумпция невиновности, пока нет явных доказательств, и т. п.

В воровских понятиях это звучит так: сказал — сделал; сделал — отвечай. Тебя могут обмануть в церкви, в суде, но не обманет тот, кто по-человечески с тобой разговаривает. По сути, даже императив Канта там есть — ты свободен делать что хочешь, пока не нарушаешь свободы другого человека. Преступление против беззащитных людей — «не по понятиям». Если красть, то у «коммерса» — человека, который зарабатывает нечестные деньги, эксплуатирует других. «Правильный» вор — это Робин Гуд: забрал у богатых, раздал бедным.

Для молодежи уход в АУЕ становится ответом на социальную обстановку. Сидит компания в «Бургер Кинге», пьет чай — одни пакетик на троих заварили, а тут идет такой мажор с айфоном… Это несправедливо. Тем более, дети понимают, что из этой жизни не вырвутся — социальные лифты сегодня почти отсутствуют. Без денег нормально не выучиться, без связей — не устроиться в жизни.

Конечно, у АУЕ есть кураторы, но их сложно вычислить. Вот недавно в Курганской области случай был. В детскую колонию приехали два подростка, студенты колледжа МЧС, передали на общак деньги, которые собрали со своего образовательного учреждения. Правоохранители об этом узнали, давай спрашивать «авторитетов» в колонии, а те в ответ: ничего не знаем, ни с каким АУЕ не связаны, это самодеятельность.

Как убить агрессию в зародыше

Мой интерес к преступному самосознанию не сводится к сугубо научному. Хочется найти инструмент, который если не поможет искоренить преступность, то хотя бы позволит понять, какой человек в какой момент рискует оступиться — и предотвратить это. Но без каждодневной работы с обществом любые изыскания бессмысленны.

Ничего нового тут не скажу — начинать надо с себя, с отношений в собственной семье. Даже если приходишь с работы еле живой, надо найти силы и улыбнуться ребенку, поговорить. Каждое «не сейчас, я сильно устал, давай позже» повышает риск того, что ребенок пойдет искать понимания и сочувствия на стороне. А их проще всего найти в криминальной среде. Каждый крик, а тем более поднятая рука — шаг к агрессии.

Если в классе, в школе, в обществе сформировать представление, что бить слабого — как минимум странно, уровень агрессии снизится. Это не просто слова, это опыт. Мы со студентами и волонтерами ведем занятия в школах по проекту «Семья — детям», рассказываем о буллинге, объясняем, что при травле всегда кто-то беззащитен. Если в открытом конфликте обе стороны в состоянии отвечать друг другу, то в травле одна сторона заведомо слабая.

Мы просим привести примеры из природы: бывает ли, чтобы звери просто так обижали беззащитного — чтобы развлечься. Дети задумываются: кошка играет с мышкой, не сразу убивает, а сначала будто травит. Но взрослое животное так не поступает, играют котята — таким образом оттачивают бойцовские навыки, это необходимо для выживания. А человек почему это делает? Обычно дети отвечают: по глупости, из трусости, потому что чувствует себя неуверенно, чтобы показать себя королем.

Потом анонимно тестируем детей, и те отвечают: раньше в классе травили Петю, а сейчас — нет. Как только буллер берется за старое, кто-то из класса обязательно скажет: «Чего на слабого Петю накинулся, самоутвердиться хочешь? Иди Сеню из 10 класса задирай — он на бокс ходит и нормально ответить сможет». Если такие представления будут в голове у каждого ребенка, травли станет меньше.

Следующим шагом должно стать нивелирование социального неравенства. Но это, к сожалению, не в моих силах.